Работам Владимира Паршикова всегда свойственна благородная «сурдина». Оставаясь в рамках фигуративного, художник рационально и интуитивно стремится к простоте пластических схем, тонально-цветовой гармонии, сосредоточенности, эмоциональной сдержанности, иногда граничащей даже с неким герметизмом. Его работы доведены почти до знака, но до знака не внятно обозначенного, а как бы исчезающего — растворяющегося во времени, пространстве, сознании. Здесь, если хотите, возникают взаимоотношения, похожие на взаимоотношения петроглифа и камня. Художник обрел именно свою, абсолютную свободу в трактовке пространства и пропорций, цвета и тона, в разработке фактурно-живописной плоскости, и все это без поверхностной виртуозности, без «концептуального» щеголяния. Его мотивы, разрешенные на уровне архетипа, приводятся в пространственное и колористическое единство высочайшего настроя. Человек, фигура, изображение человека — мотив постоянный и настойчивый в творчестве Паршикова, но даже и здесь он равнодушен к портретным подробностям. Обнаженные и одетые, сидящие, стоящие, лежащие и идущие — это снова предельное обобщение, но эта знаковость, архетипичность окутана атмосферой таинственности, проникновенной трепетности. Через эти предельно обобщенные, без всякой «анатомии» фигуры, исполненные какой-то ломкой хрупкости, неуклюжей грации, для меня, наверное, просвечивает Джакометти. И чем похожей эти фигуры, эти образы то на раковины, то на старые деревья, то на оплывающие в подсвечниках свечи, то на подернутую теплом головешку в остывшей печи, тем более они для меня антропоморфнее, да и просто человечнее.
Искусство Паршикова и живопись его, в частности, чтобы быть понятой и принятой, требует вглядывания, долгого и вдумчивого внимания. Художник нетороплив и скромен, как виноградная улитка, улитка на склоне… Его искусство спокойно, без крика, без заигрывания со случайным зрителем говорит о самом, самом важном. Наверное, о любви и добре…
Г. П. Сотников