Ранние работы отличаются большим разнообразием графических техник и приёмов, эксперимент сочетается с освоением культуры предшественников.
Круг тем невелик: прогулки, сёстры, головы, купальщицы, деревья, библейские сюжеты. За небольшим исключением эти графические листы представляют собой вариации какой-либо темы, кульминацией которой становилась работа маслом.
Работы Манусова несут в себе какую-то тайну. Изображенное на них весьма условно и далеко от какой-либо конкретной узнаваемой реальности. Это какие-то иные небо и земля, какая-то иная жизнь, лишенная своей сиюминутной бытовой основы. Какой-то иной план бытия. Схематические изображения, символический пейзаж, люди-символы. Но это не мёртвая схема, просто черты изображаемого мягко размыты, неопределённы, как-бы угадываются. Да и откуда, в конце концов, эти сюжеты? Что и кто им предшествует? Жеманницы Ватто, эскизы к гобеленам Гойи, женские головки Тышлера и Фалька, барышни Борисова-Мусатова? Думаю, чтобы правильно понять и оценить работы Манусова, надо вспомнить о его исключительной музыкальности, о том, какое место занимала музыка в его жизни. Эта музыкальность как качество изображения особенно ощутима в акварелях и монохромных работах, выполненных тушью, пером и кистью. Можно сказать, что музыкальность и отзывчивость были основными Сашиными чертами.
Выпускник Мухинского училища Александр Манусов прошёл путь упорного и влюблённого в сам процесс обучения самоучки, до всего любопытного и охотно делящегося с другими своими знаниями и открытиями. Так, работая с акварелью, он умел выдержать паузу, подождать, пока просохнет пятно, чтобы положить поверх или рядом другое. В этой манере был аристократизм в противовес работе «по-мокрому», чему учили его в 190-й школе и в Мухинском училище. Таким же было его отношение и к другим техникам. Присущие художнику чуткость и вкус, а также стремление к гармонии позволили снять противоречие между фигуративностью и абстракцией. Равно как и достичь удивительного единства изображения и материалов, при помощи которых оно получено. Некоторая недосказанность, как-бы незаконченность оставляет зрителю свободу сотворчества. Рисунок, цвет, линия, пятно – всё живое и ненатужное. Пространство наполнено светом и тенями, но при этом не лишается, как обычно в таких случаях, цвета. Рисунок создается естественным образом, как граница цветных пятен, иногда в виде упругих линий, иногда растворяясь и исчезая в мягком сфумато лессировок. Никакого насилия над материалом, каждый как инструмент в оркестре ведёт свою партию. Каждому дает художник в полной мере показать красоту своего голоса. А всё в целом превращается в завораживающее созвучие.
Сказать по правде, это было и не рисование вовсе, а некий магический процесс, в результате которого при помощи штрихов и пятен проявлялось то, что уже жило на бумаге и только было скрыто до поры до времени. Не случайно Саша любил бумагу с историей, из старых альбомов для рисования, слегка пожелтевшую. Или приспособил под акварель тонкую белую медицинскую бумагу с перфорацией по краям. Иной план бытия. Именно не жизнь, но бытие. Это чувствуешь даже в натюрмортах, писанных с натуры, с отсылкой к Моранди, которого Саша высоко ценил.
Саша любил и умел работать с натуры. Помимо представленных в собрании натюрмортов, тому свидетельство замечательная акварель – вид из окна мастерской. Всякий, кто бывал в мастерской на Большой Зеленина, помнит этот вид, а многие его писали, но ни у кого, пожалуй, этот вид не получился с такой простотой и изысканной безыскусственностью, как у Саши.
Александр Бихтер