16 августа Государственный музей «Царскосельская коллекция» открывает выставку живописи Алексея Гостинцева, петербургского художника, ученика Владимира Стерлигова.
После Стерлигова для его учеников осталась та же важнейшая постановка проблемы — осмыслить постоянно меняющееся пространство, в котором мы живем. Непостижимо трудная задача. В творчестве Алексея Гостинцева, в его тонкости ощущений, его мировоззрении, отношении к самой жизни и живописи — продолжение поиска этого пути. Самым сложным вновь оказалось само определение формы сложения пространства и формообразования его элементов. И это то, что волнует Гостинцева. В его живописи —та внутренняя органичность сложения композиции и ее элементов, которая опирается не только на собственный опыт, но и на большую эрудицию, умение видеть окружающую современную культуру.
На протяжении своего становления и развития музей сделал ряд персональных выставок художника, его работы участвовали в музейном выставочном проекте «Желтый треугольник», посвященном поискам современного пространства в живописи. Работы Алексея Гостинцева представлены в постоянной экспозиции «Царскосельской коллекции».
«Алексей Гостинцев не принадлежит к числу тех, кто с легкостью способен выдвигать программы или даже пространно комментировать собственные устремления. В разрозненных и как бы случайных высказываниях художника даже чувствуется боязнь определений, которые, — как, должно быть, ему представляется, — могут сковывать саморазвитие творчества. «Я не теоретик», — оправдывается он. И за этим кратким тезисом — решительный отказ от догматизма, от формализации любого метода.<…>
Мне думается, Гостинцев понимает продолжение традиции как ее переосмысление… Развитие искусства видится ему как своего рода система отталкиваний, отрицаний. Негативная программа — куда конкретнее позитивной. Для художника всегда яснее то, против чего он выступает. Самоопределение мастера осуществляется посредством серии «неприятий». Так, влекомая тягой к воздуху и свету, ветвь древесной кроны находит собственный изгиб. И художником повелевает подобная тяга — чувство, интуиция.
Лишь смутно улавливая вектор, он продвигается как бы на ощупь, как бы вслепую. А вектором служит некий пунктир, зыбкая черта, что намечает путь, проходящий словно по лезвию бритвы между Предметностью и Беспредметностью. В каких-то случаях ощутим отчетливо живописно-пластический «отзвук» реального мотива, но чаще, — «прямые указания» на предмет (или предметы) отсутствуют. Сохраняется лишь «тень предмета» (слова Пикассо, нередко повторяемые Стерлиговым) <…> Совершается одухотворение компонентов картины... «Отзвуки» («тени») предметов становятся и отголосками чувствований. <…>
В произведениях Гостинцева, также как и у его Учителя, хотя и с особенной интонацией, заявляет о себе поэтический мир, который как бы только нарождается, прозревает. В полной мере он еще не пробудился, не обрел предметных формулировок и только томительно ждет, жаждет их обретения, сосредоточенной в себе и пытающейся осознать сам себя. Может быть, даже — существующий в стороне от шумной магистрали истории, цивилизации, маргинальный, если не вовсе забытый, но со смиренным упрямством отстаивающий право на существование — своей органической цельностью, потаенной вибрацией отзывчивой и младенчески чистой души. Лев Мочалов, искусствовед.